Застой в политике

В то время как экономика переживала спад, дух республиканства, который набирал силу из борьбы с иноземными врагами, начал ослабевать. Коалиция «молодых», которая образовалась в 1582 году для обуздания Совета десяти, в 1628 году раскололась в борьбе по тому же вопросу.

Совет десяти стал символизировать концентрацию власти в руках узкого круга олигархов. Среди аристократов рос контраст между богатыми и бедными. Члены Совета десяти, хорошо образованные люди, способные посвятить все время государственным делам и обычно имевшие возможность свободно тратить деньги, происходили из относительно немногих очень богатых семей. Антимонархический дух, росший в Венеции в конце XVI века, делал любую концентрацию власти подозрительной, а высокомерие богачей вызывало враждебность; но власть Совета десяти включала и другие, более сложные вопросы.

Некоторые аристократы ненавидели Совет десяти из-за пыла, с которым его члены подвергали осужденных наказанию, когда они действовали так, словно находились выше закона. Например, кризис 1582 года подогрело одно происшествие. Несколько аристократов отправились на прогулку на Лидо, одевшись иностранцами и взяв с собой аркебузы. Их сопровождали несколько наемников. Когда они встретились с другой группой выехавших на пикник, также с наемниками, один из аристократов перебросился несколькими словами с женщиной, приехавшей с другой группой, что ее спутники сочли оскорблением. В драке, которая произошла потом, были пострадавшие с обеих сторон, хотя больше всего досталось аристократам. Группа, в которой не было представителей знати, заявила в Совет десяти, что на них напали иностранцы, вооруженные аркебузами. Когда аристократы на следующий день пришли жаловаться, что на них напали, члены Совета десяти строго выговорили им за то, что те оделись иностранцами и взяли с собой оружие. В ответ они осудили «тиранию» Совета десяти и попытались изложить свое дело Совету сорока, где ожидали найти своих собратьев-аристократов среднего класса, которые проявили бы к ним сочувствие.

Еще одним поводом для недовольства стала власть, которую забрали в свои руки простолюдины – секретари Совета десяти. Они представляли основу корпуса государственных служащих, которых набирали из «урожденных граждан». В отличие от аристократов, занимавших важные посты, секретарей каждые год или два не перебрасывали с выполнения одной задачи на другую; будучи бюрократами с долгими сроками службы, они стремились повышать власть тех органов, к которым были приданы. Аристократы, которым не нравился Совет десяти, обвиняли секретарей в посягательствах на традиционные функции сената в международных делах и финансах и вторжении в юрисдикцию Совета сорока по уголовным делам.

В 1582 году сопротивление Совету десяти выразилось на Большом совете отказом выбрать «зонту», без которой Совет десяти не мог решать многие дела. Советники и другие представители «внутреннего круга» снова и снова пытались преодолеть сопротивление. Они даже назначили заседание на тот день, когда, как им было известно, не сможет присутствовать самый красноречивый их оппонент, Федериго Бадоэр, так как у него умерла сестра. Сопротивление принесло им очередное поражение. Бадоэр заявил, что никакой «зонты» не нужно, власть Совета десяти необходимо ограничить, международную политику и финансы снова предоставить сенату. Совет же десяти должен ограничиться защитой конституции от подрывной деятельности, особенно криминального насилия, а также шпионажем и контрразведкой, которые считались важными в международных делах. Эти ограничения были введены в 1582–1583 годах; «зонту» отменили и восстановили власть сената в финансовых и международных вопросах.

Восстановление функций сената в международных делах дало Совету десяти возможность усилить свою роль в делах уголовных. Чтобы навязать сенаторам необходимую для них секретность, члены Совета десяти создали специальный комитет, состоявший из трех человек и называемый «государственными инквизиторами». Сначала занятые лишь охраной государственных тайн, эти инквизиторы расширяли сферу своей деятельности, пока под их юрисдикцию не попали все преступления, совершаемые аристократами. И инквизиторы, и Совет десяти руководствовались строгими правилами в вынесении приговора и назначении наказания, но их деятельность была окутана тайной. Обвиняемый не имел возможности увидеть лица обвинителей, нанять адвокатов или узнать во всех подробностях, в чем его обвиняют. Приговоры обжалованию не подлежали, и приговоренных часто казнили с непристойной быстротой. Некоторые вопиющие случаи несправедливости расшатывали доверие к процедуре. Антонио Фоскарини, посол, которого обвинили в продаже государственных тайн, был спешно осужден и казнен. Через несколько месяцев оказалось, что его ложно обвинили, и обвинители лгали. Совет десяти публично признал свою ошибку, восстановив честь, но не жизнь обвиненного. В нескольких других случаях наблюдались разительные контрасты между суровостью наказания, назначенного мелким представителям знати и членам самых влиятельных семей. В кругах беднейших слоев знати росло чувство, что представители олигархии, которая злоупотребляет своей властью, относятся к ним как к низшему классу.

Эти страсти достигли точки кипения в 1628 году и проявились нападками Раньери Дзено на дожа Джованни Корнеро. Этот Корнеро происходил из семьи, которая могла похвастать, что подарила Венеции королевство – Кипр. Оно оказывало услуги папам и королю Франции, и те с готовностью отвечали Корнеро тем же. Корнеро принадлежали к числу «лонги», старейших семей, которые возводили свои родословные к римским трибунам. Члены этой семьи были дожами до 1381 года, но до 1612 года их потеснили у власти представители других семей, которых называли «курти». Такое разделение в рядах богатейших и виднейших семей почти совсем стерлось, и Джованни Корнеро был настолько богат, популярен и авторитетен, что приобрел согласие своих советников и сената на то, чтобы его сыновья одновременно получили церковные приходы и места в сенате – вопреки законам республики.

Раньери Дзено, также представитель старинной семьи, разоблачал жадность дожа и вялость сенаторов. Его речи изобиловали не только личными оскорблениями в адрес дожа, но и содержали обвинения против олигархии, которая требовала неукоснительного соблюдения законов от всех, но не от себя. Дзено приобрел множество сторонников из числа беднейших аристократов. Самые его яростные нападки последовали после того, как Большой совет избрал его в Совет десяти. Большинство в этом совете были противниками Дзено и голосовали за его исключение. Большой совет отклонил указ о назначении и выразил несогласие, снова и снова отказываясь одобрить кандидатуры людей, отобранных в Совет десяти. Таким способом Большой совет добился создания комиссии для пересмотра полномочий Совета десяти.

Среди обсуждаемых реформ значилась передача самых вопиющих уголовных дел, фигурантами которых были аристократы, от Совета десяти Совету сорока. Представительство последнего было гораздо шире. Другие предложения касались ограничения власти секретарей Совета десяти, которые, по словам Дзено, на деле возглавляли этот трибунал, благодаря знанию процедуры и управлению всеми бумагами.

Председателем реформирующей комиссии стал Николо Контарини, которому тогда было за семьдесят; его назначение поддержали «молодые», так как знали, что он, проведший много лет на высоких постах, не стеснялся задевать представителей верховной власти, повинуясь чувству долга. Кроме того, он был союзником Дзено в нападках на Испанию и папу. Но Контарини обернулся против Дзено, когда последний попытался заручиться поддержкой духовенства в своих нападках на богачей. Более того, Контарини оттолкнул острый язык Дзено, стремление последнего натравить бедных на богатых и утверждение, что аристократы, которые долго «тянули лямку» во «внутреннем кругу», как, например, Контарини, являлись куклами в руках секретарей. Николо Контарини сам был небогат, но его честь и гордость представителя «внутреннего круга» вынудили его считать предложения Дзено и средства, с помощью которых он добивался своей цели, опасными и подрывными.

Поскольку вопрос касался государственного устройства, доклад о реформистской комиссии обсуждался не в сенате, а на Большом совете. В ходе дебатов стало ясно, что большинство аристократов считают, что полномочия Совета десяти в уголовных делах необходимы для сохранения дисциплины и репутации их класса. Противники возражали: секретность, которой окружили себя члены Совета десяти, поддерживает мнение, что в Венеции правосудие равно для всех, потому что иначе беззаконие не обуздать, ведь жертвы откровенно будут бояться обвинять злоумышленников, если те принадлежат к влиятельным семьям. Так же говорили, что престиж и честь аристократии лучше сохранятся, если их будет втайне судить Совет десяти, а не эквивалент обычных полицейских судов. В конце концов власть Совета десяти и инквизиторов осталась невредимой, а власть секретарей обуздали лишь на время.

Ни Николо Контарини, ни Раньери Дзено не предложили широкую партийную программу помощи растущему числу обедневших аристократов. Объединение «молодых» как движение в поддержку внутренних реформ распалось. Новые войны с турками вскоре почти на целое столетие отвлекли на себя политические силы Венеции. В 1657 году в Венецианскую республику вновь открыли доступ иезуитам, чтобы заручиться поддержкой папы в войнах, которые по-прежнему считались Крестовыми походами. Новые нападки на Совет десяти или на инквизиторов, которые постепенно набирали силу, возобновились в конце существования республики, особенно в 1762 году. Они кажутся повторением попыток 1628 года и окончились так же негативно.

С современной точки зрения распад зачаточной партийной системы в Венеции обозначал застой. Партиям предстояло стать важнейшими орудиями перемен в демократическом развитии республиканизма в XIX веке. Призывая поддержать противоположные программы, они предоставляли и механизмы, и согласие для новых учреждений. Без партий венецианский республиканизм все более и более сужался на сохранении тех учреждений, которые создали идеализируемые ими предки.

С точки зрения XVII века отсутствие перемен в государственном устройстве Венеции казалось лучшим поводом хвалить его. Революции и гражданские войны, вспыхнувшие в том же столетии во многих странах в связи с партийными распрями, показывают, что Венецию хвалили прежде всего за то, что она избежала этих зол. Благодаря тому что ее институты просуществовали много веков и противились насилию, Венецию превозносили как образец стабильности.

В то время как даже монархисты хвалили Венецию за внутренний мир и равенство всех перед законом, противники монархии также находили свои поводы для того, чтобы превозносить Венецию. Хвалили ее свободу и решение проблем путем свободных дебатов и голосования. Венеция считалась образцовой республикой в то время, когда такие образцы были большой редкостью. Когда в 1647 году неаполитанцы устроили краткосрочный мятеж, не подкрепленный никакими королевскими требованиями, они отправили посланников в Венецию, чтобы выяснить, как устроить республику. Когда англичане, казнив Карла I, затеяли пылкий спор о желаемой форме правления, многие указывали на Венецию и намекали на неплохие возможности республики. Их доводы 100 лет спустя отразились в риторике революции, которая породила новую республику в Америке.