Администрация и дожи

Достижения и неудачи венецианской системы правления зависели от тех, кого выбирали баллотировкой в сенате и на Большом совете. К достижениям правительства следует отнести украшение города и, несмотря на ошибки и противоречия, поддержание в рабочем состоянии лагуны и портов. Во многих сферах местного управления, например в здравоохранении и борьбе с распространением чумы, Сиятельнейшая почти повсеместно считалась образцом. Наместники, которых Венеция посылала вершить суд и собирать налоги в подчиненных городах, также пользовались хорошей репутацией по сравнению с другими правителями того времени, хотя стандарты тогда были не слишком высоки. Тем, кто попадал в морскую администрацию, гораздо лучше удавалось строить необходимые военные корабли, чем комплектовать их нужным количеством людей.

Особенно славилась дипломатическая служба Сиятельнейшей. Раньше, чем любое другое государство, кроме Милана, Венеция начала посылать ко дворам иностранных монархов постоянных послов, которые оперативно информировали сенат и Совет десяти о происходящих в той или иной стране событиях. По возвращении они выступали в сенате с подробным докладом, в котором касались правителей, ресурсов и политики тех стран, где они служили. Иногда их доклады оказывались слишком длинными для одного заседания, и их приходилось переносить на следующее, однако выслушивали послов с большим вниманием, ибо многие сенаторы в прошлом сами были послами или надеялись ими стать. Более того, вернувшийся посол, если он служил в важном месте, например в Риме, возможно, уже был одним из «старейшин» и мог надеяться до конца жизни оставаться на каком-либо ответственном посту, если получал одобрение сенаторов, заслушавших его доклад.

Управление с помощью выборных служащих препятствовало образованию в Венеции бюрократических структур вроде тех, которые заводили у себя монархи эпохи Возрождения. Краткие сроки службы, редко превышавшие четыре года, не давали аристократам на должности приобретать прочные бюрократические интересы или узкоспециализированный опыт. Эти особенности проявлялись в венецианском правительстве, как в хорошем, так и в плохом смысле, только через служащих низшего ранга: секретарей, нотариусов и счетоводов. Их должности были постоянными. Они стремились изучить все тонкости администрирования. Например, главный бухгалтер Зернового ведомства или Арсенала разбирался в работе своего ведомства лучше, чем его начальники-аристократы. Более того, некоторые должности для аристократов представляли собой чистые синекуры; они приносили жалованье и требовали мало внимания, хотя это не относилось ни к Зерновому ведомству, ни к Арсеналу, где руководители часто подвергались сильному давлению, так как должны были удовлетворить требованиям, выдвигаемым правящими советами.

Высший ранг секретарских постов приберегали для «урожденных граждан». Они не меньше аристократов гордились своим статусом; детей «урожденные» регистрировали в особой «Серебряной книге», подобно тому как аристократы вносили своих детей в «Золотую книгу». Во главе канцелярии стоял великий канцлер, который на церемониальных процессиях шел впереди почти всех сановников, даже важных аристократов. Подобно дожу и прокураторам Сан-Марко, великий канцлер находился на своем посту пожизненно. Весь класс «урожденных» мог гордиться высшими почестями, дарованными их представителю, великому канцлеру. Секретари, подчиненные великого канцлера, готовили документы к заседаниям Совета десяти, Коллегии и сената. Этих доверенных секретарей, сочетавших знания и ловкость с умением держаться незаметно, иногда посылали с дипломатическими миссиями.

Такие деликатные посты никогда не предоставлялись за деньги, в отличие от менее значимых, которые активно распродавались во время финансового кризиса 1510 года. От кандидатов на тот или иной пост требовали платить суммы, в восемь-десять раз превышающие их жалованье. За это они приобретали пожизненное право на работу, а также право передать пост своему сыну или наследнику. Если тот, кто занимал должность, не покупал места, пост передавали очередному кандидату, внесшему больше денег. Подобные продажи считались в Европе того времени обычным делом. Они приносили двойную пользу: позволяли правительству получить деньги и становились заслоном от распределения государственных должностей за услуги. Возможно, соискатели также радовались тому, что им нужно внести требуемую сумму, а не оказывать услуги потенциальным покровителям, на чью добрую волю им пришлось бы рассчитывать.

Хотя секретари и функционеры рангом ниже в Венеции составляли основу бюрократии, централизованно ими управлял лишь сменяемый орган избираемых аристократов, где практически исключалось недобросовестное ведение дел. Банкир Приули писал в своем дневнике, что аристократы терпимо относятся к промахам друг друга, чтобы не нажить врагов, которые проголосуют против них на выборах, однако есть и такие, которые стремятся пролезть наверх, во всеуслышание критикуя недостатки других. И все же в те годы почти не было критериев, помимо доброго имени, по которым можно было судить хорошую работу, и координация действий немногочисленных аристократов, которые каждые несколько лет сменяли друг друга на разных должностях, зависела в первую очередь от их общего настроя. Главным механизмом обычной координации был надзор межведомственных комитетов, в которых «внутренний круг» был представлен одним или двумя старейшинами или советником дожа. Эти старейшины, советники, а также главы Совета десяти, в свою очередь, занимали высшие административные посты, подчиненные дожу, но им недоставало абсолютной бюрократической власти. Им не подчинялись никакие министерства, им придавали лишь по нескольку секретарей из канцелярии дожа. Они не имели полномочий на то, чтобы отзывать губернаторов, флотоводцев или других чиновников, которым они передавали приказы сената. Справедливость их суждений и разница между ними определялась большинством голосов в сенате или Совете десяти, которые таким образом напрямую осуществляли многие исполнительные функции.

Утверждая, что дожи дают Венеции преимущества монархии без ее недостатков, Контарини, судя по всему, принимал желаемое за действительное. Он совершенно справедливо подчеркивал, что дож служит объединяющим началом для всей системы управления. Но, даже если дожа поддерживали его советники, ему недоставало властных полномочий для того, чтобы назначать или увольнять подчиненных, которые превратили бы его в успешного главу исполнительной власти.

Хотя дожи не обладали всей полнотой исполнительной власти, они часто становились политическими лидерами, хотя полагались на силу убеждения, а не командных методов руководства. В Синьории дож обладал преимуществом не только по статусу, но и по практическим соображениям. Только он занимал свой пост пожизненно, в то время как другие члены «внутреннего круга» постоянно сменяли друг друга. Советник дожа служил в Синьории всего восемь месяцев. Дож стоял в центре «внутреннего круга», председательствовал на заседаниях высших советов и имел право на самостоятельные действия. Дожем почти всегда становился человек, которого ранее избирали прокуратором Сан-Марко. Этот почетный пост получали по результатам прямого голосования большинства на Большом совете после оживленной предвыборной борьбы, которая привлекала рекордное количество избирателей. Например, в 1510 году число голосовавших равнялось 1671 человеку. Таким образом, дож добивался своего поста при поддержке не только большинства в комитете, состоящем из 41 выборщика, но и большинства представителей знати в целом. Многие годы перед тем, как стать дожем, кандидат служил на различных постах во «внутреннем кругу». В 1509 году, после того как многих опытных сенаторов не переизбрали на свои должности, Приули находил утешение в том, что у власти остается хотя бы один опытный человек – дож. Как видно, Приули критиковал не только политиков во власти, он критиковал и их смещение! Хотя дож не обладал личной властью, сравнимой с оказываемыми ему почестями, от него ожидали, что он будет истинным лидером.

В начале XV века и время от времени в последующие годы такие ожидания оправдывались. Франческо Фоскари был безусловным лидером, который формулировал и проводил политику, способствовавшую территориальным приобретениям в Ломбардии. До тех пор пока его действия приносили успех, он одерживал верх даже над такими соперниками, как морской герой Пьетро Лоредан, победитель турок и генуэзцев. Однако агрессивная политика Фоскари возбуждала и ненависть, которая проявилась, когда Франческо Сфорца остановил венецианскую экспансию в Ломбардии, военные налоги стали тяжким бременем. Кроме того, плохое поведение одного из сыновей также бросило тень на дожа. Проведя на службе почти тридцать пять лет, гордый, властный Франческо Фоскари был в 1457 году смещен на голосовании советников дожа и Совета десяти, возглавляемого Лореданом.

Почти все восемь следующих дожей пробыли на своем посту всего по нескольку лет. Например, Пьетро Мочениго правил менее двух лет, с 1474 по 1476 год, в конце войны с турками, в которой он добился успеха как флотоводец. В конце века пятнадцатилетний срок Агостино Барбариго служил слабым отголоском правления Фоскари. Барбариго также был властным человеком и хорошим организатором. Перед выборами он считался популярным лидером победоносной партии, хотя перед смертью его проклинали за пороки и развращенность. Его выборам предшествовала борьба между «новыми семьями», к которой он принадлежал, и «старыми семьями», представители которых были дожами до 1382 года, но не всегда становились дожами после этой даты. Благодаря великодушию, проявленному по отношению к побежденному сопернику, он слегка смягчил досаду враждующей стороны и правил с внушительным достоинством, которое подчеркивала седая борода. При нем Антонио Риццо, резчик из Вероны, к которому дож благоволил, начал строительство восточного крыла Дворца дожей; в ответ Риццо поместил герб семьи Барбариго на стену дворца. После смерти Барбариго Риццо бежал, чтобы избежать судебного преследования за спекуляции. Перед смертью Агостино Барбариго был особенно непопулярен и из-за военных поражений, и из-за обвинений в алчности. Вдобавок к корректорам, которые перед выборами каждого нового дожа вносили изменения в текст присяги, назначили прокуроров, которые расследовали деятельность покойного дожа и взимали штрафы с его наследников. Они конфисковали несколько тысяч дукатов у зятя Барбариго, который ведал его финансами. Впоследствии такие прокуроры избирались регулярно, и ограничения, добавленные к присяге дожа корректорами, вынудили дожей действовать более продуманно.

Преемником Барбариго стал обходительный, гладко выбритый Леонардо Лоредан, пользовавшийся в 1501 году всеобщей любовью благодаря тому, что союз с Францией, сторонником которого он был, оказался успешным. Кроме того, все знали, что его родственник недавно пал смертью храбрых на войне с турками. Лоредан славился своим красноречием и здравым смыслом, но после поражения при Аньяделло его популярность рухнула. Марино Сануто пишет, что, получив дурные вести, дож притворился полумертвым, и сравнивает его подавленность с тем, как Фоскари поднимал боевой дух после поражения, придя на заседание Большого совета в самой пышной золотой мантии. Позже, в 1509 году, Лоредану в некоторых случаях удавалось проявлять руководящие качества, которых от него ждали. Когда на Большом совете с перевесом в 50 голосов (700 против при 650 за) не прошел закон о суровых мерах по взиманию военного налога на недвижимость, дож Лоредан взошел на трибуну и красноречиво напомнил о нуждах военного времени. Он сумел так настроить членов Большого совета, что те пересмотрели собственное решение и приняли закон 864 голосами за при 494 против.

Более других оказался способен оживить боевой дух венецианцев после Аньяделло Андреа Гритти. До 40 с лишним лет он торговал зерном в Константинополе; затем искусно вел переговоры с турками и добился благоприятного для Венеции мирного договора 1503 года. По возвращении в Венецию Андреа Гритти сразу попал во «внутренний круг». Как комиссар армии, он возглавил отвоевание и оборону Падуи. Позже, попав в плен к французам, он обратил неудачу в преимущество, добившись расположения французского короля. Помимо родного языка, он знал латынь, греческий, французский и турецкий. После недолгого правления преемника Лоредана, восьмидесятилетнего старика Антонио Гримани, дожем выбрали Гритти, которому тогда исполнилось 68 лет. Он стал дожем, несмотря на возражения противников, которые ставили ему в вину вспыльчивость и неразборчивость в связях: все знали, что он нажил в Константинополе четверых незаконных сыновей. Один из них пользовался большой благосклонностью при турецком дворе, так как был поставщиком армии. Андреа Гритти был высокомерен и слишком властен и потому не пользовался особой любовью, хотя и искал популярности, продавая пшеницу по низким ценам. Поскольку в те годы повсюду в Европе зарождалась абсолютная монархия, некоторые венецианцы боялись, что Гритти станет тираном. Наверное, такой точки зрения придерживалась и его родная внучка, которую Андреа Гритти отправил домой с приема по случаю своей инаугурации, потому что на ней было платье, расшитое золотом, вопреки закону о предметах роскоши. Но вспыльчивость Гритти угрозы для республики не представляла; власть дожа имела целую систему сдержек и противовесов, пожалуй даже слишком сильных. Сануто описывает бессильную ярость Гритти во время выборов сенаторов в конце ноября 1529 года, когда он не сумел добиться наказания за незаконное вымогательство голосов, чему лично был свидетелем. Перед смертью в 1538 году он тщетно протестовал против шагов, втягивавших Венецию в войну с турками.

Дожи – успешные лидеры становились все большей редкостью. Как и во многих других выборных монархиях, где монарха выбирали олигархи, избранные редко наращивали власть и престиж своего поста. Когда их выбирали, большинство дожей находились в том возрасте, который в наши дни считается пенсионным. Довольно часто соперники шли на компромисс и выбирали человека, который, как они считали, скоро умрет и даст им еще один шанс быть избранными. Ни один пост в политической системе Венеции не давал преимуществ сильному руководителю и не способствовал тому, чтобы избранные проявляли политическую власть достаточно жестко, чтобы сдерживать растущую среди аристократии тенденцию к потворству своим желаниям.