В тисках Габсбургов

После примирения с папой Венеция по-прежнему ощущала угрозу окруживших ее Габсбургов. Ведущая роль в борьбе с ними перешла к Николо Контарини. В молодости он познакомился с Леонардо Доной на встрече в доме своих кузенов Морозини; Леонардо стал для него образцом, человеком сознательным и гордым, завоевавшим уважение благодаря своему красноречию, уму, усердию и преданности республике, однако эмоциональным и порывистым. Он занимал такую же антиклерикальную позицию, но его главным стимулом была борьба против пассивной политики нейтралитета. Он хотел, чтобы Венеция вооружилась, отстаивала свою независимость и свои интересы, даже рискуя развязать войну с Испанией.

Политика, к которой он прибегал, привела к двум войнам. В 1615 году венецианские наемники пересекли восточную границу и напали на земли австрийского эрцгерцога из династии Габсбургов, который защищал ускоков. Битвы с пиратами-ускоками становились все ожесточеннее с обеих сторон. Венеция отпраздновала победу, пронеся головы казненных ускоков вокруг Пьяццы. Ускоки подстерегли венецианского капитана и устроили пир, на котором его убили и съели его сердце. Пока флотилии нападали на крепости ускоков с моря, Венеция послала большую по ее меркам армию на земли эрцгерцога по берегам реки Сочи. В особенности их целью была Градиска (см. карту 1). После благоприятного начала наступление забуксовало, и на фронт в качестве комиссара послали Николо Контарини. Так как с юности он пребывал в мире депеш, докладов и споров, а не командования кораблями или владения оружием, и не был наделен всей полнотой власти, ему больше удалось проанализировать недостатки венецианских сил, чем исправить их. Мир на довольно удовлетворительных условиях был заключен в 1617 году, больше с помощью дипломатического, чем военного искусства. Испанские наместники, которые собрали крупные силы в Милане и Неаполе, охотно поддержали бы эрцгерцога, но германский император, верховный правитель эрцгерцога, и испанский король желали мира из-за того, что в то время были заняты другими кампаниями. Испанская армия в Милане, самая опасная для Венеции, вела войну с герцогом Савойским. По совету Контарини Венеция щедро субсидировала Савойю, чтобы занимать испанцев до окончания войны за Градиску. После мирного договора восточная граница Венецианской республики почти не изменилась, она по-прежнему была недостаточно очерчена, зато венецианцы получили обещание, что ускоков удалят. На самом деле объединенная комиссия, членом которой стал Николо Контарини, вытеснила ускоков из крепости Сень в глубь материка, и их пиратские набеги прекратились.

Тем временем началась необъявленная война между Венецией и герцогом Осуной, испанским наместником в Неаполитанском королевстве. Осталось неясно, получал ли Осуна поддержку от короля Испании. Осуна мобилизовал большой флот в Бриндизи, куда принимал ускоков и жителей Рагузы, которые с удовольствием вступали в его флот, чтобы поколебать владычество Венеции на Адриатике. Флот, который Венеция собрала против герцога, сражался вяло, и ему в 1617 году не удалось уничтожить флот Осуны, который добился поразительного успеха, захватив две торговые галеры, которые тогда ходили из Венеции в Спалато и обратно. Венецианский флот затем увеличили до устрашающих размеров – 40 галер, 8 галеасов и 38 парусных судов. Отношения, которые «молодые» бережно культивировали с еретическими Англией и Нидерландами, принесли плоды: Венеции позволили нанимать английские и голландские корабли, а также солдат. Флот Осуны вытеснили из Адриатики, и потому венецианский флотоводец в 1618 и 1619 годах совершил триумфальные походы вдоль побережья, посадив на мель торговое судно Ост-Индской компании из Рагузы, которое не салютовало ему как положено, захватив судно, которое везло соль из Равенны в Триест, и в целом подтвердив морские права Венеции.

Угрозы Осуны казались серьезнее из-за заговоров в самой Венеции. В войне за Градиску на стороне Венеции сражались наемники многих национальностей. Мятежи в голландских и английских соединениях подавлялись без труда. Гораздо серьезнее был заговор, в котором приняли участие многочисленные французские наемники, собиравшиеся в городе в конце войны. Некоторые из них, ветераны религиозных войн во Франции, были убежденными противниками испанско-католической власти, но большинство оставалось беспринципными авантюристами. В тавернах, где они собирались, говорили о плане захватить Дворец дожей, убить сенаторов и беспрепятственно грабить богатые дворцы самодовольных венецианцев. Эти воины, профессиональные убийцы, не боялись дворцовой стражи, состоявшей из рабочих Арсенала. Их предводителем был корсар, служивший ранее во флоте Осуны, от которого он надеялся получить подкрепление. Он и его друзья вступили в связь с испанским послом, проживавшим в Венеции, маркизом де Бедмаром; возможно, его домочадцы знали о заговоре и поощряли его.

Когда наемники майским утром 1618 года узнали три трупа, болтающиеся на виселице на Пьяццетте, они поняли, что их главарей предали, и бежали. Таверны опустели так быстро, что ходили слухи: пропавших можно найти в канале Орфано, куда Совет десяти обычно сбрасывал тех, кого тайно задушили. Слухи о заговоре в самом деле передал Совету десяти капитан-гугенот, который не желал помогать испанцам. Совет десяти действовал с обычной скоростью и эффективностью, без всяких публичных разъяснений. Сенат попросил короля Испании отозвать Бедмара, однако никаких обвинений ему предъявлено не было. Более действенно Венеция дискредитировала своих врагов-испанцев молчанием, из-за которого весь мир склонен был подозревать худшее, как и было в те десятилетия, когда англичане устроили общенациональный праздник из разоблачения «порохового заговора» Гая Фокса, который собирался взорвать парламент.

В 1620 году у «молодых» появился повод считать, что в целом их действия были успешными. Они ограничили власть Совета десяти и назначили своих предводителей на ключевые посты в правительстве. Сиятельнейшая выстояла против папского интердикта, помогла герцогу Савойскому отразить нападение испанского губернатора Милана, получила выгоды от войны с австрийским эрцгерцогом, когда были удалены ускоки, в результате кампании против герцога Осуны заново подтвердила свое владычество в Адриатике и разоблачила «испанский заговор», в результате чего особенно враждебных представителей Испании удалили из Италии.

Однако следующее десятилетие показало, что карты Венеции слишком слабы и ей не под силу состязаться с другими европейскими игроками в борьбе за власть. Франция при Ришелье снова пробивалась к лидерству. Ришелье воспользовался союзом с Венецией в своих маневрах против Габсбургов, но затем за спиной у республики вел переговоры, которые ослабляли престиж Сиятельнейшей. Самым унизительным для Венеции стал исход кризиса из-за Мантуи. В 1628 году, когда умер правитель этого небольшого буферного государства, Габсбурги поддержали одного претендента, Франция и Венеция – второго. В то время как французские войска сражались с испанцами к западу от Милана, венецианская армия пыталась освободить Мантую, осажденную войсками из Германии. После одного поражения венецианские силы рассеялись, и Мантую разграбили с жестокостью, которой печально прославилась Тридцатилетняя война. Дрогнувшие венецианцы еще раз возблагодарили Бога за свою лагуну. Только шведская интервенция положила конец победам Габсбургов и в 1631 году принесла в Италию мир, в который Сиятельнейшую включили на условиях, продиктованных Францией.

Из-за эпидемии чумы реорганизация венецианской армии после поражения вблизи Мантуи 1630 года стала невозможной. Последняя вспышка «черной смерти» за 16 месяцев сократила население Венеции от приблизительно 150 до 100 тысяч человек; такие же потери понесла Верона и другие материковые города. Николо Контарини, которого выбрали дожем, чтобы он возглавил войну за мантуанское наследство, ставшую горькой вершиной его антииспанской политики, умер за неделю до того, как эпидемия отступила. За неделю до смерти этот самый последовательный антиклерикал из дожей заложил первый камень собора Санта-Мария делла Салюте, воздвигнутого в благодарность за спасение Венеции от чумы.